— Лен, — позвала я негромко. — Что это гудит?
Но она даже не обернулась.
В полутьме я не сразу заметила Олю, которая, опершись о стенку сарая, неотрывно смотрела в том же направлении. Что-то они там видели… Я тоже стала вглядываться в сероватый мрак, но ничего не увидела, кроме туманной предрассветной мглы, скрывавшей горизонт, и темной тучи чуть повыше. Сердце дрогнуло: мне показалось, что в туче что-то шевелится… Нет, это мне, конечно, почудилось… Туча как туча, ничего в ней особенного…
Но я уже не могла отвести глаз от этой странной черной тучи, — я уже догадалась, что это за туча, но все еще не могла, не хотела осознать до конца… Она медленно ползла по сероватому небу, увеличиваясь в размерах, и земля дрожала от низкого гула, который от нее исходил.
Из сарая тихо вышла Катя, за ней выплыла Нина, протирая заспанные глаза.
— Чего это? — спросила Нина и умолкла.
Небо заметно светлело, и все яснее выступали на бледном фоне силуэты множества самолетов с распластанными заостренными крыльями. Громада бомбардировщиков двигалась на восток.
Бомбардировщики летели строем в два яруса. Когда первая группа приблизилась, стали отчетливо видны черные кресты на крыльях. Строй за строем появлялись самолеты в западной части неба и, натужно прогудев над нами, исчезали на востоке.
Мы стояли ошеломленные, подавленные и смотрели, смотрели вверх. А бомбардировщики все летели и летели, закрыв собой все небо, и было их так много, что казалось, это могло происходить только во сне…
Когда прошел над нами последний строй и небо очистилось от темных силуэтов, мы все еще продолжали слышать этот страшный гул, только теперь он постепенно слабел. Но вот за дальним лесом растаял последний еле слышный звук, и все стихло.
Я дрожала мелкой дрожью. Мне было страшно, и я зачем-то крикнула:
— Оля!..
Она вздрогнула и произнесла каким-то усталым голосом:
— Ну чего ты? Я же слышу…
— Ой, девочки, сколько же их! — воскликнула Катя с выражением ужаса в глазах. — А куда они? На Москву, да?
Никто не ответил. Мы хорошо понимали — куда, но говорить об этом не хотелось.
Молча поднялись к себе на чердак. Расшвыряв кур, которые уже успели занять наше место, улеглись и долго лежали, не произнося ни слова.
Наконец Лена сказала негромко:
— Они же все с бомбами…
Сказав это, она быстро села, вся сжавшись, обняв колени руками, и уставилась невидящими глазами куда-то в пространство.
— Так же нельзя! Их нужно остановить! — воскликнула она, повернувшись ко мне и глядя так, будто все зависело от меня.
Вздохнув, я предположила:
— Там зенитки. Они не пустят…
Но всем было понятно, что никакие зенитки не смогут остановить такую громаду. Тихо всхлипнула и заплакала Катя.
— Сейчас же перестань! — прикрикнула на нее Оля. — Разве плакать теперь надо!
Испуганно шмыгнув носом, Катя притихла.
Нина, ворочаясь с боку на бок, запыхтела, засопела и наконец села, уставившись с виноватым видом на Олю.
— Ну что? Давай, высказывайся! — рявкнула на нее Оля, чувствуя, что та хочет что-то сказать.
— Мне бы лопату сменить… Расшаталась… Трудно копать.
Все удивленно посмотрели на Нинку, которая всегда ленилась и еще ни разу не выполнила своей нормы. Но Оля, ничуть не удивившись, коротко бросила:
— Сменим!
До подъема оставалось полтора часа. Внизу завозилась и глухо замычала корова.
Уснуть никто уже не смог.
Недалеко от нашего рва, за оврагом, расположилась воинская часть. Ничего особенного там не происходило: стояли брезентовые палатки, спокойно ходили люди в военной форме, разговаривали, сидели, курили. И это удивляло: шла война, и нам казалось, что все войска должны быть на фронте. Мы никак не предполагали, что фронт уже рядом.
На дне оврага красноармейцы упражнялись в стрельбе из винтовки. И это они тоже делали совсем по-мирному, так, словно им никуда не нужно было спешить. Может быть, и они не очень-то знали, где сейчас находятся немцы.
Обед кончился. Оля ушла по своим бригадирским делам, а мы с Леной некоторое время постояли на краю оврага, наблюдая, как внизу стреляют по мишеням. Лена предложила:
— Спустимся вниз, посмотрим. У нас еще полчаса времени.
И мы стали спускаться по крутому склону. Из-под ног посыпались комки глины, камешки. Никто нас не окликнул, даже, как нам показалось, не заметил, и, очутившись на дне оврага, мы остановились в нерешительности — не задержат ли нас. Тут мы увидели, что навстречу быстрой подпрыгивающей походкой шел молоденький лейтенант. Худощавый, длинноногий, он приветливо поглядывал на нас и, приблизившись, поздоровался, неловко поклонившись и почему-то приподняв фуражку, как шляпу:
— Здравствуйте, девушки!
— Здравствуйте, товарищ лейтенант! — бойко ответила Лена.
Он переступил с ноги на ногу и, улыбнувшись, спросил, одергивая гимнастерку и тщательно расправляя складочки под ремнем, хотя форма сидела на нем аккуратнейшим образом:
— Вы не записываться ли к нам в часть?
Лейтенант оглянулся на бойцов, стоявших поодаль, как бы приглашая их принять участие в разговоре. Те стали подходить один за другим.
— Дайте пострелять! — задорно сказала Лена, рассматривая молоденького лейтенанта.
У лейтенанта оказались веселые синие глаза и короткий нос с раздвоенным кончиком, который смешно шевелился, когда он говорил. Продолжая улыбаться, лейтенант поднял брови, поняв ее слова как шутку. Ему было приятно видеть перед собой девушек.
— Пострелять? А у нас винтовки боевые!
— Тяжелые, не удержите, — поддержали его красноармейцы. — И в плечо здорово отдают. А у вас плечики вон какие…
— А мы из боевых тоже можем! — уверенно заявила Лена, не сводя глаз с лейтенанта.
— Лена, — тихонько сказала я, взяв ее за локоть, — ну зачем ты…
Я знала, что Лена умела стрелять из малокалиберной, но никогда не держала в руках боевой винтовки.
— А что, — обратился лейтенант к своим подчиненным, — дадим попробовать? Проверим, как девушки стреляют…
Видно, он не сомневался, что все это просто шутливый разговор.
— Ясное дело. Проверим, — заговорили они одобрительно. — А как же!
— Вот из этих ямок вы стреляете? — с наивным видом спросила Лена, показывая на окопчики.
Красноармейцы засмеялись, а я опять незаметно толкнула Лену, которая не обратила на это никакого внимания.
— Это не ямки.
— Ну, окопы! — поправилась Лена.
— Оказывается, девушки знают! — обрадовался лейтенант. — В школе, наверное, проходили. По военному делу…
— Был такой предмет, — подтвердила Лена. — Так дадите пострелять или нет?
— Ну а если промахнетесь? — сощурился лейтенант.
— Или, не ровен час, в обратную сторону…
Все опять засмеялись, и лейтенант громче всех. При этом он поглядывал то на меня, то на Лену, и кончик его носа двигался.
— Может, мишени поближе передвинуть? — предложил он, подмигнув красноармейцам. — Триста метров — далековато для девушек.. Разве что двадцать…
Он с удовольствием шутил, ему нравилась эта игра, нравилось вот так постоять и посмеяться, забыв о том, что, может быть, уже завтра ему придется заняться совсем другим, важным и опасным делом. Да и красноармейцы были не прочь поболтать с девушками.
— Нет, уж мы на равных условиях. Триста так триста! — храбро ответила Лена. — Давайте винтовку!
Взглянув на меня многозначительно, Лена уверенно протянула руку к винтовке, которую держал один из красноармейцев, и тот уже готов был отдать ее. Я поняла, что Лена надеется на меня.
— В самом деле умеете?
Лейтенант неуверенно поправил скрипучую портупею на новенькой гимнастерке, зачем-то снял и опять надел фуражку. Он медлил, а красноармейцы переглядывались, ожидая, что скажет командир.
— Конечно, умею! — твердо заявила Лена.
Лейтенант в раздумье почесал кончик носа, взял винтовку и, решившись, быстро протянул ей:
— Вот, берите! Три выстрела…
Он бросил смущенный взгляд на красноармейцев: как они, не осуждают ли его, командира. Но те добродушно посмеивались.
Взяв обеими руками тяжелую винтовку, Лена сказала, обращаясь ко мне:
— Давай-ка сначала ты.
— А вы… тоже умеете? — недоверчиво спросил лейтенант.
Но я уже отобрала у Лены винтовку и, прыгнув в окопчик, устраивалась в нем поудобнее. Крепко прижав приклад к плечу, я вспомнила, как стреляла на соревнованиях еще до войны, когда занимала призовые места: Сделав глубокий вдох и выдох, задержала дыхание и замерла, прицеливаясь. Неужели теперь промахнусь?
Все ждали.
Только бы не дрогнула рука… Выстрел!
Он прогремел неожиданно громко в тишине оврага. Я выстрелила еще раз, потом — еще.
